Кругом были бабушки и дедушки. Нормальный европейский вариант – пенсионеры в путешествии. Были среди них бодренькие. Были сгорбленные, трясущиеся, в инвалидных колясках. Все они садились на белый пароход, который из Англии увозил их в европейский круиз. Мы тоже, наша русская семейка, садились с ними. У нас был повод: ехали отметить.
Сразу, как сели, нам устроили сигнал учебной тревоги. Я такую звериную серьезность в этом рутинном деле увидала впервые. На других пароходах от этого дела всегда можно было откосить: пока одни пассажиры слушают инструктаж и разглядывают спасательные жилеты, ты легкомысленно загораешь на палубе. Здесь – нет! Здесь каждую бабушку сгоняли с диванчика в баре или вытряхивали из каюты. Здесь каждый дедушка громко кричал: "Я здесь!" во время переклички. Да-да, была покаютная перекличка! А потом всех этих бабушек и дедушек – каждого! – заставили напялить на себя жилеты, и длинными, живыми, трясущимися цепочками вывели на открытые палубы, где их тут же стал продувать жесткий ветер. Им показывали шлюпки, на которые они, случись что, должны были погрузиться со всеми своими костылями и колясками. И они дисциплинированно стояли и слушали. Экипаж мог быть доволен – и собой, и пассажирами. Инструктаж прошел неформально.
Казалось, была последняя некомфортная процедура. Потом бабушек и дедушек чудесно кормили и развлекали. Потом их привезли в дивный город Антверпен, где они гуляли и ездили по экскурсиям целый солнечный день. Следующим вечером мы должны были отплывать в Амстердам. И у нас должен был быть приветственный капитанский ужин. Так всегда бывает на круизных лайнерах – с коктейлем и с представлением всей команды. Но еще утром капитан объявил, что намеченного ужина не будет. Он переносится на другой день. Потому что в Антверпене сложные условия выхода в море. Мы немного удивились. Они когда расписание составляли, разве не знали, что там сложные условия? Но не придали этому значения. Мы пошли беззаботно гулять по городу.
Вечером мы начали отходить от Антверпена. И вот тут капитан выступил с речью по радио. Он сказал: погода портится. Ветер сильный. На море шторм. Поэтому лоцман, который завтра утром должен заводить нас в амстердамские шлюзы, не сможет подплыть к нам на катере. Он прилетит на вертолете. И мы чуть-чуть опоздаем. Мы прибудем в Амстердам не в семь утра, а в восемь. Еще он сказал, что скоро все двери будут задраены. Поэтому те, кто курит – курите сейчас. Штормовой пик придется на 23 вечера. Но потом все будет стихать.
Курильщики бросились на палубу. Как в последний раз. С палубы они вваливались обратно в салон сильно возбужденными. Они кричали, что их буквально сносило в воду! Прокричавшись, снова бросались курить. Каждого нового курильщика, который возвращался из этого ада, в салоне встречали аплодисментами, как героя. На следующего заключали пари: вернется он живым или его сдует в море.
На палубе – да, ветер был страшенный. Но в самом салоне было ничуть не спокойнее. Бокалы скатывались со столиков и выливались на колени туристов. Бармены срочно снимали бутылки с полок и прятали их в ящики. Певица на сцене давно скинула туфли, но баланс все равно держала с трудом. Два любящих сердца – пожилая пара лет за шестьдесят – еще пыталась совершать какие-то танцевальные па, но потом прямо-таки скатилась к своим диванчикам. Я пошла танцевать с англичанином, у которого, как я разглядела, еще когда мы с ним сидели за столиком, носки были в рисунок флага единой Британии. Но он все-таки танцевал в ботинках. Мы, скорее, не танцевали, а катались, как на коньках. Можно было вообще стоять на месте, пароход сам возил тебя туда-сюда по площадке. Потом ударник стал гоняться по танцполу за своими барабанами, и на этом дискотека закончилась.
Мы разошлись по каютам. Но спали плохо, потому что в каютах с полок валились часы и телефоны, со стола чайники и стаканы, а в нашей ванной вся раковина была засыпана щетками, баночками, флаконами, тюбиками и пр. Капитан ошибся в своих прогнозах. Или наврал. "Пик" был ни в какие не в 23 часа. Шторм бушевал всю ночь, а апогея достиг к утру. В пять часов я открыла шторку. И тут же ее задернула. Стало страшно по-настоящему. Громадные волны с пеной у рта хищно набрасывались прямо на нашу каюту. А мы же плыли высоко от поверхности моря, как мне раньше казалось. Я смотрела на эти волны и думала, что как же эти бабушки и дедушки, да все мы, смогли бы в совсем уже плохом случае воспользоваться своими навыками, полученными во время дотошного инструктажа? Да никак. Даже смешно.
В семь утра, держась за поручни, мое семейство явилось на завтрак. Вместе с нами на завтрак явились другие особо стойкие пассажиры. Мы расселись по столам. Мы не слишком спешили ходить к буфету, потому что возле него надо было стоять. А как устоишь? Мы ждали, что нас обслужат официанты. Но они обслуживали медленно. Им приходилось придерживать в железных гнездах стопки тарелок. Эти тарелки все время норовили выпрыгнуть. Но мы все равно ждали. И не только еды. Мы ждали, когда капитан объявит, что вообще-то происходит. Где мы? И когда мы увидим сушу? Любую. По расписанию мы должны были подходить к Амстердаму. Но виртуальная карта рисовала нас далеко в открытом море. И сколько, в конце концов, баллов в этом чертовом шторме? Я ходила спрашивать обо всем этом на ресепшне. Но они молчали как партизаны. Они не давали никакой информации. Они даже чисто по-человечески не хотели утешить: а, бросьте, ерунда, видели мы и не такое! Или: да, шторм серьезный, но продержимся. Ну хоть что-то! Нет. Они говорили: ждите информации от капитана. От этого тоже было ужасно не по себе.
Пока капитан молчал, по трансляции звучали какие-то шифрованные команды. Например: "604 каюта – голден альфа!" "708 каюта – голден альфа!" Возможно, так они называли морскую болезнь, и это означало вызов к пассажирам врача.
В начале девятого утра капитан, наконец, проявился по радиотрансляции. "Порт Амстердам не принимает. Лоцман не прилетит. Вертолет занят на спасательной операции в районе Роттердама. Второго вертолета в порту нет. А без лоцмана мы войти в голландские шлюзы не сможем. Так что разворачиваемся и уходим в открытое море. Будем там ждать, когда освободится вертолет. Поэтому, – заключил капитан, – сядьте и закрепитесь кто где может. Сейчас я проделаю поворот судна. Будет качать еще больше".
Мы закрепились. Это означало – оставаться в кресле, в кровати или просто стоять, за что-нибудь держась. Но, видимо, закрепились не все. Старенькие – они же плохо слышат. Поэтому через пять минут к ресторану начали вызывать носилки. Вход в ресторан перекрыли специальной лентой. Выставили охрану. Я видела, как вынесли парочку дедушек. Еще один сидел на завтраке с уже перевязанной головой. Мы развернулись и пошли в открытое море. Лайнер заваливался то на один бок, то на другой. Всякий раз это сопровождалось определенным материальным ущербом. В фойе сыпались и разбивались кадки с цветами. В ресторане рухнула стойка с компьютером. В барах обрушивалась посуда. В магазинах вповалку валялись вешалки и манекены. Всюду стоял грохот. Везде что-то падало. Я вообще много раз в своей жизни плавала на пароходах, и в штормы попадала сильные, но чтоб все подряд билось, выливалось и сыпалось – такое видела впервые.
И тут капитан объявил: "Хорошая новость! Лоцман прилетит к нам через час. Все закрепитесь, кто где может. Я опять разворачиваю судно". Мы закрепились. Судно развернулось, и нас закачало в сторону Голландии. Но еще через час капитан энергично объявил: "Сегодня не наш день! Вертолет прилетит только через 2 часа! Все закрепитесь! Я снова поворачиваю судно". Мы закрепились. И опять затряслись в обратную от вожделенной Голландии сторону.
Нас продолжало адски качать, в каюты то и дело вызывали врачей и носилки, но хотя бы больше ничего не сыпалось, потому что, видимо, было уже и нечему. Какая-то дама билась в панической истерике. Ее утешал главный аниматор.
Лично меня трясло еще и от возмущения. Я думаю, когда в Антверпене они отменяли капитанский ужин, то уже представляли, что нас ждет. Они не должны были бросать корабль со стариками в такой шторм. Они должны были перевезти их в Амстердам на автобусе и оставить там ждать парохода. Пусть бы нас всех поселили в самой плохонькой и дешевой гостинице. Все лучше, чем этот кошмар.
Еще через два часа капитан опять объявил: "Все закрепитесь! Вертолет уже подлетает! Я поворачиваю судно в сторону Голландии!" Мы закрепились. И в окошки увидели, что над нами действительно кружит вертолет. Нас продолжало болтать, но надежда на то, что когда-нибудь мы увидим землю, все-таки появилась.
Капитан, наконец, выдал страшную тайну: высота волн была 7-9 метров. Он говорил, что этот шторм классифицируется как ураган, но он также говорил, что урагана никто не ждал
В Амстердам мы прибыли уже под вечер. Опоздание составило 10 часов. День для экскурсий был потерян. Но перед нами совсем не извинялись. И не обещали никаких моральных компенсаций. Я помню, как однажды в Атлантике мы из-за шторма пропустили один из островов, который полагался по расписанию. Нам компенсировали его роскошными шашлыками и бесплатным пивом на палубе. А тут – молчок. Может, потому что та компания была американской, а эта – английской? Американцы, наверное, щедрее и жалостливее.
В порту Амстердама я видела, как с нашего судна на лифте сгружали людей на носилках. Потом, когда мы сели на пароход и снова двинулись в путь, я встретила двух женщин с загипсованными руками. А у третьей было сломано ребро. Я вообще-то должна сказать, что "бабушки" и "дедушки", как я называю пассажиров этого парохода, – это очень и очень условное обозначение. На дискотеках они отплясывали рок-н-ролл так, как никаким молодым не снилось. А какими красивыми и подтянутыми они выходили к ужинам! А какие фраки на них были в капитанский вечер, который, наконец, состоялся по отплытии из Амстердама! Но все это не отменяет их меньшей, чем у молодых, чисто физической устойчивости. Отсюда столько травм.
Капитан на торжественном вечере много говорил о том, что с нами случилось. Он, наконец, выдал страшную тайну: высота волн была 7-9 метров. Он говорил, что этот шторм классифицируется как ураган (тут мы могли поверить, еще бы!), но он также говорил, что урагана никто не ждал (и тут мы ему не верили). Он признался: даже для него сюрпризом оказалось то, что в распоряжении порта Амстердама имеется только один самолет. Он сообщил и другую забавную вещь: лоцман, который вывел нас из Антверпена, не смог после этого вернуться к себе домой катером и пилил с нами до самого Амстердама. Потом к нему, как известно, с вертолета подсел лоцман голландский. Таким образом, мы путешествовали аж с двумя лоцманами на борту. Что редкость.
Наконец, капитан сказал нам страшную вещь. Он сказал, что наше судно было построено не так давно, в 1994 году, но когда его купила наша круизная компания, оно показалось маленьким. И компания разрезала его пополам, и потом надстроила каждую половину. Я поблагодарила бога, что мы узнали об этом только после шторма. Иначе мы все время ждали бы, что если не перевернемся, так развалимся.
По ходу капитанского спича один дедушка поднял руку. Он хотел о чем-то спросить. Но капитан сделал вид, что этого не заметил. И быстренько завершил торжественную часть вечера. Им не хотелось лишних вопросов. Да пассажиры и не настаивали. Я поражалась их английской выдержке. Наши бы разнесли пароход. Может быть, пассажиры оценили, что сам по себе круиз был все-таки очень и очень хорошим – с прекрасной кормежкой, развлечениями и сервисом. Они простили компании ту мелочь, что он был слегка опасным для жизни.
Обратно в Англию мы возвращались утром. А самолет на Москву у нас был в час дня. Времени, чтобы добраться в аэропорт из порта городка Саутгемптон, оставалось впритык. Мы взяли такси и приехали на вокзал. Там выяснилось, что кучу поездов поотменяли. Включая наш. Английская транспортная система продолжала испытывать наше русское терпение. Хорошо, что мы все-таки понимаем язык. Нам объяснили, какой поезд взять и на какой станции сойти, чтобы потом пересесть на тот поезд, который привезет нас в аэропорт. Мы выполнили все инструкции. Мы едва успели на самолет, потому что пришлось делать большой крюк.
Самолет тоже был английским. Но мы на минуту поверили, что он нас не подведет. Потому что мы уселись в него и поехали по взлетной полосе вовремя. Но потом остановились. Командир судна сказал: "У нас поломка радиосвязи! Все разговоры, которые мы ведем между собой в кабине, слышит весь аэропорт. Мы возвращаемся. Сейчас на борт сядет специалист. Это очень хороший, опытный специалист. Он починит связь за 20 минут".
Я не верила своим ушам. Повторялась история с амстердамским лоцманом! И она повторилась во всех деталях. Потому что сначала мы долго ждали, когда этот специалист к нам загрузится, а потом еще дольше – когда же он починит нашу радиосвязь. Мы просидели в самолете дополнительных два с половиной часа. И перед нами опять никто не извинялся. Нас даже не кормили. А только предлагали воду. Тележка с едой до нас доехала только через два часа после начала полета. Но и эту еду мы покупали за свой счет. Никаких бонусов за доставленные неудобства. Чисто английская суровость.
Сразу по возвращении я поделилась этой эпопеей с одним коллегой из "Новой газеты". Он сказал: ты будешь нарасхват с этой историей на федеральных каналах! Вот он – хваленый Запад! Но я еще подумаю. Может быть, эта история скорее сгодится для английских черных комедий. Четыре парня-стюарда в нашем английском самолете были как будто персонажами одной из них. Они мучительно долго рассчитывались с каждым пассажиром. И когда, наконец, докатились до нас и приняли у нас заказ, оказалось, что сэндвич, который выбрал мой муж, требовал разогрева. Стюард пошел в хвост и сунул его в микроволновку. Через три минуты по всему салону запахло паленым. Стюард вернулся к нашим креслам с почерневшим бутербродом в руках. Он сказал: если вы согласны есть подгоревший – я отдам вам его бесплатно. Если нет – поставлю в печку новый. "Я согласен, согласен!" – закричал мой муж. Так он спас для нашей семьи четыре с половиной фунта, а для остальных пассажиров, возможно, спас самолет.
Елена Рыковцева – обозреватель Радио Свобода, автор и ведущий программы "Лицом к событию"
Радио Свобода