«Хорошо бы спросить -- посреди всех этих бесконечных заклинаний о божественном гении Мика и Киифа (…) и прочих пожилых джентльменов, засоривших рекламой собственных концертов музыкальную прессу – что именно всех так радует и почему. Я посмотрел часть выступления «Роллинг Стоунз» в Гластонбери, разрешенную к трансляции Би-би-си; было совершенно ясно, что мы не присутствуем при очередной инкарнации дионисийского мифа; мы лицезреем даже не перехваленные ошметки стиля бесконечной допотопной революции, а просто группу, которая столь удачно играет в саму себя, чей последний приличный альбом вышел в 1978 году (Some Girls), или даже в 1972-м (Exile on Main Street), группу, вопящую песни, которые, если вдуматься, не имеют никакого смысла». Остроумная статья британского писателя и литературного критика Дэвида Джона Тейлора в субботней «Индепендент» называется “It's only rock'n'roll, but it could be a lot better” (“Это лишь рок-н-ролл, но он мог бы быть и получше») посвящена, как мы видим, небезызвестной и вечно пока живой рок-группе. Мой нижеследующий текст есть персональный комментарий к Тейлору. Никакого иконоборчества – только аналитика.
Это было неделю тому назад. Прогуливаясь вдоль лондонского Риджентс-канала, в той его части, что идет вдоль парка Виктории, я услышал знакомый ритмический шум, сопровождаемый нестройным кошачьим завыванием. «Не может быть! -- подумал я, -- народ, который здесь на баржах живет, такого не слушает». Отчасти я был прав. Вообще-то не слушает. Но в тот день слушал – «Роллинг Стоунз» впервые за свой мафусаилов век выступали на фестивале в Гластонбери, и Би-би-си это дело транслировал. Под уууу-ууу-уууу-ууу эндаймиссъю я перешел мостик и направился в Хакни Уик.
Британская пресса действительно помешалась на роллингах уже недели три тому, и сегодня это помешательство продолжается. Количество написанного о морщинистом Мике и еще более морщинистом Ките («Кииифе», как его нынче кличут) превысило всё, опубликованное в последнее время по поводу умирающего Манделы и изнывающего в шереметьевском чистилище Сноудоне. Пробираясь вдоль Риджентс-канала, я размышлял, отчего люди, путающие Ронни Вуда с Китом Ричардсом, так страстно заинтересовались творчеством группы, которая должна была распасться около сорока лет назад, но – по коммерческим соображениям – тянет меркантильную резину до сего дня. Чуть позже, отойдя подальше от плавучих домов, где немолодые бобо курили траву под европейский лагер и бибисишных роллингов, я формализовал ответ, выстроив пункты по мере убывания значимости:
1.Лето -- и медиа надо о чем-то говорить. А тут знаменитый фестиваль Гластонбери; толпы обдолбанных клерков, вообразивших себя хиппи; фантомная память о сек-драгз-рокнролл; всяческие живописности и милые безобразия. Тишайшего буржуазного журналиста так и тянет закосить под контркультурщика; медиа знают толк в таких закосах: и нашим (тиражи, деньги, гонорары и проч.), и вашим (тем, к примеру, кто не любит певицу Рианну и Джастина Бибера).
2.Лондонская Олимпиада – не прыжки/забеги, а песни/пляски – показала, что так можно. То есть, если взять все некогда контркультурное, опасное, антиобщественное, накачать большими деньгами и несомненными продюсерски/дизайнерскими талантами креативного класса, то получится типа «национальная гордость». То есть, то, чем «нация может гордиться» -- во времена, когда уже не осталось ни экономики, ни социальной политики, ни просто политики, ничего, лишь вялая рецессия и агонизирующий консюмеризм. Неважно, что элементы римейк-нацгордости несовместимы; в реальной истории те же роллинги – ненавистники всяческих пинкфлойдов (и даже альбом выпустили когда-то в пику разному прог-року под названием “It’s Only Rock’N’Roll (But I like It”), а панк вообще состоял из чистой ненависти к волосатым энтертейнерам с гитарами, но кого это сегодня вообще волнует?
«Все это наше навсегда!», -- как пел когда-то Василий Шумов. Собственно, «национальная поп-культурная гордость» строится в Британии (и Америке тоже) по тем же правилам, что и «наша великая история» в России; важен дискурс единства, непротиворечивости и гордости, плюс контекст, но строительный материал этого дискурса почти безразличен.
3.Сам феномен «рок-н-ролла» уже непонятно о чем. Когда-то -- про «свободу», которую простодушно перепутали с промискуитетом и аптечным эскапизмом. Умные люди в Британии и Америке с брезгливостью относились к простакам, принявшим длинные патлы за достаточное условие порождения длинных мыслей; я не говорю уже о Уильяме Берроузе, даже простоватый Чарльз Буковски терпеть не мог задушевный писэндлав. В начале тупость рок-н-ролла была даже забавной, она породила немало веселых штук и пробудила западный (англо-саксонский, в основном) мир от серой скуки по ту сторону Железного Занавеса, но невозможно же нон-стоп изображать идиотов.
4.Выходов из дилеммы, названной в пункте 3, было несколько. Первый, и самый банальный. Играя в идиотов, можно клиническими идиотами стать – так сказать, само собой, «автоматом». Этот путь выбрало большинство «старых» рок-групп; впрочем немало новых также идут по этому многообещающему пути (см., к примеру, творчество Пита Догерти).
Второй вариант. Можно превратиться из рок-н-ролльных идиотов в рабочих поп-конвейера; мол, смирись, гордый человек, welcome to the machine. Для этого требовалось немного подстричься (впрочем, это только в семидесятые), смягчить саунд и лексику, вести себя попростойнее, ну и, конечно, следовать устоявшейся моде. Так большинство и сделало во второй половине семидесятых – начале восьмидесятых; группы того призыва стали первой волной настоящей уже точно конвейерной поп-музыки, которая успешно проглотила и переварила рок-н-ролл.
Третий вариант – индивидуальный: превратить рок-н-ролл из «образа жизни» в прием, подойти к нему как к жанру, который можно концептуально использовать для создания собственного поп-образа. Скажем, сегодня я рокер, завтра – крунер, послезавтра -- артист берлинского кабаре. Изобрел такой трюк Дэвид Боуи, за ним последовали десятки, быть может, не менее талантливых, но уж точно менее изобретательных и обладающих не столь тонкой интуицией.
И, наконец, вариант четвертый. Только в его контексте роллинги интересны; зато – пусть даже в жестких границах – здесь они гении. Суть этой концепции проста: оставаться идиотами, сознательно крепить свой идиотизм, сделать его стальным, гранитным, стать памятниками собственному идиотизму – и водить толпы людей смотреть на этот памятник (за деньги, конечно). Этот трюк объясняет совершенно все; так что зря недоумевают и злобствуют оппоненты – в этом контексте совершенно неважно, что последний приличный альбом «Роллинг Стоунз» выпустили 35 лет назад (согласен с Тейлором, Some Girls), что ни одну из их пластинок, на самом деле, невозможно прослушать подряд до конца, что уже пару десятилетий ни драйва, ни смысла в их концертах нет. Все это ерунда. Главное – гордо и величественно нести изборожденные морщинами лица паскудливых слободских старичков, нести чушь, с железным постоянством попадать в скандальную хронику, ссориться и сквалыжничать, выпускать пухлые мемуары про то, кто кого трахнул, и без тени смущения десятилетиями играть те же самые песенки, которые и в шестидесятые особого смысла не имели.
Идиотизм такого рода, идеальный по форме и непротиворечивый по содержанию, может стать временной заменой национальной идее – что, собственно, и произошло сейчас в Великобритании. Он явно джингоистичен (вспомним хотя бы флаги, в которые полуголый Джаггер так любил заворачиваться на концертах), умеренно антифеминистичен (подростковый мачизм роллингов должен нравиться обывателю мужского пола среднего возраста), это один из немногих британских культурных продуктов, ставших «своим» за пределами острова, причем, как среди элиты, так и у так называемых «простых людей». Наконец, это вечный безопасный вариант «контркультуры» -- вместо того, чтобы ширяться самому или воевать с обществом потребления, можно летним вечерком спокойно расслабляться на своей недешевой барже, покуривать траву, попивать «Стеллу Артуа» и слушать как вечно восстающие из могил мумии рок-н-ролла заводят кошачий концерт:
Это было неделю тому назад. Прогуливаясь вдоль лондонского Риджентс-канала, в той его части, что идет вдоль парка Виктории, я услышал знакомый ритмический шум, сопровождаемый нестройным кошачьим завыванием. «Не может быть! -- подумал я, -- народ, который здесь на баржах живет, такого не слушает». Отчасти я был прав. Вообще-то не слушает. Но в тот день слушал – «Роллинг Стоунз» впервые за свой мафусаилов век выступали на фестивале в Гластонбери, и Би-би-си это дело транслировал. Под уууу-ууу-уууу-ууу эндаймиссъю я перешел мостик и направился в Хакни Уик.
Британская пресса действительно помешалась на роллингах уже недели три тому, и сегодня это помешательство продолжается. Количество написанного о морщинистом Мике и еще более морщинистом Ките («Кииифе», как его нынче кличут) превысило всё, опубликованное в последнее время по поводу умирающего Манделы и изнывающего в шереметьевском чистилище Сноудоне. Пробираясь вдоль Риджентс-канала, я размышлял, отчего люди, путающие Ронни Вуда с Китом Ричардсом, так страстно заинтересовались творчеством группы, которая должна была распасться около сорока лет назад, но – по коммерческим соображениям – тянет меркантильную резину до сего дня. Чуть позже, отойдя подальше от плавучих домов, где немолодые бобо курили траву под европейский лагер и бибисишных роллингов, я формализовал ответ, выстроив пункты по мере убывания значимости:
1.Лето -- и медиа надо о чем-то говорить. А тут знаменитый фестиваль Гластонбери; толпы обдолбанных клерков, вообразивших себя хиппи; фантомная память о сек-драгз-рокнролл; всяческие живописности и милые безобразия. Тишайшего буржуазного журналиста так и тянет закосить под контркультурщика; медиа знают толк в таких закосах: и нашим (тиражи, деньги, гонорары и проч.), и вашим (тем, к примеру, кто не любит певицу Рианну и Джастина Бибера).
2.Лондонская Олимпиада – не прыжки/забеги, а песни/пляски – показала, что так можно. То есть, если взять все некогда контркультурное, опасное, антиобщественное, накачать большими деньгами и несомненными продюсерски/дизайнерскими талантами креативного класса, то получится типа «национальная гордость». То есть, то, чем «нация может гордиться» -- во времена, когда уже не осталось ни экономики, ни социальной политики, ни просто политики, ничего, лишь вялая рецессия и агонизирующий консюмеризм. Неважно, что элементы римейк-нацгордости несовместимы; в реальной истории те же роллинги – ненавистники всяческих пинкфлойдов (и даже альбом выпустили когда-то в пику разному прог-року под названием “It’s Only Rock’N’Roll (But I like It”), а панк вообще состоял из чистой ненависти к волосатым энтертейнерам с гитарами, но кого это сегодня вообще волнует?
«Все это наше навсегда!», -- как пел когда-то Василий Шумов. Собственно, «национальная поп-культурная гордость» строится в Британии (и Америке тоже) по тем же правилам, что и «наша великая история» в России; важен дискурс единства, непротиворечивости и гордости, плюс контекст, но строительный материал этого дискурса почти безразличен.
3.Сам феномен «рок-н-ролла» уже непонятно о чем. Когда-то -- про «свободу», которую простодушно перепутали с промискуитетом и аптечным эскапизмом. Умные люди в Британии и Америке с брезгливостью относились к простакам, принявшим длинные патлы за достаточное условие порождения длинных мыслей; я не говорю уже о Уильяме Берроузе, даже простоватый Чарльз Буковски терпеть не мог задушевный писэндлав. В начале тупость рок-н-ролла была даже забавной, она породила немало веселых штук и пробудила западный (англо-саксонский, в основном) мир от серой скуки по ту сторону Железного Занавеса, но невозможно же нон-стоп изображать идиотов.
4.Выходов из дилеммы, названной в пункте 3, было несколько. Первый, и самый банальный. Играя в идиотов, можно клиническими идиотами стать – так сказать, само собой, «автоматом». Этот путь выбрало большинство «старых» рок-групп; впрочем немало новых также идут по этому многообещающему пути (см., к примеру, творчество Пита Догерти).
Второй вариант. Можно превратиться из рок-н-ролльных идиотов в рабочих поп-конвейера; мол, смирись, гордый человек, welcome to the machine. Для этого требовалось немного подстричься (впрочем, это только в семидесятые), смягчить саунд и лексику, вести себя попростойнее, ну и, конечно, следовать устоявшейся моде. Так большинство и сделало во второй половине семидесятых – начале восьмидесятых; группы того призыва стали первой волной настоящей уже точно конвейерной поп-музыки, которая успешно проглотила и переварила рок-н-ролл.
Третий вариант – индивидуальный: превратить рок-н-ролл из «образа жизни» в прием, подойти к нему как к жанру, который можно концептуально использовать для создания собственного поп-образа. Скажем, сегодня я рокер, завтра – крунер, послезавтра -- артист берлинского кабаре. Изобрел такой трюк Дэвид Боуи, за ним последовали десятки, быть может, не менее талантливых, но уж точно менее изобретательных и обладающих не столь тонкой интуицией.
И, наконец, вариант четвертый. Только в его контексте роллинги интересны; зато – пусть даже в жестких границах – здесь они гении. Суть этой концепции проста: оставаться идиотами, сознательно крепить свой идиотизм, сделать его стальным, гранитным, стать памятниками собственному идиотизму – и водить толпы людей смотреть на этот памятник (за деньги, конечно). Этот трюк объясняет совершенно все; так что зря недоумевают и злобствуют оппоненты – в этом контексте совершенно неважно, что последний приличный альбом «Роллинг Стоунз» выпустили 35 лет назад (согласен с Тейлором, Some Girls), что ни одну из их пластинок, на самом деле, невозможно прослушать подряд до конца, что уже пару десятилетий ни драйва, ни смысла в их концертах нет. Все это ерунда. Главное – гордо и величественно нести изборожденные морщинами лица паскудливых слободских старичков, нести чушь, с железным постоянством попадать в скандальную хронику, ссориться и сквалыжничать, выпускать пухлые мемуары про то, кто кого трахнул, и без тени смущения десятилетиями играть те же самые песенки, которые и в шестидесятые особого смысла не имели.
Идиотизм такого рода, идеальный по форме и непротиворечивый по содержанию, может стать временной заменой национальной идее – что, собственно, и произошло сейчас в Великобритании. Он явно джингоистичен (вспомним хотя бы флаги, в которые полуголый Джаггер так любил заворачиваться на концертах), умеренно антифеминистичен (подростковый мачизм роллингов должен нравиться обывателю мужского пола среднего возраста), это один из немногих британских культурных продуктов, ставших «своим» за пределами острова, причем, как среди элиты, так и у так называемых «простых людей». Наконец, это вечный безопасный вариант «контркультуры» -- вместо того, чтобы ширяться самому или воевать с обществом потребления, можно летним вечерком спокойно расслабляться на своей недешевой барже, покуривать траву, попивать «Стеллу Артуа» и слушать как вечно восстающие из могил мумии рок-н-ролла заводят кошачий концерт:
Кирилл Кобрин,
Совместный проект Полит.ру и Радио Свобода - о том, из чего сделана Европа