Алекс Салмонд, шотландский премьер, вполне уверен в себе: «С конца Второй мировой войны более пятидесяти стран проголосовали за то, чтобы получить независимость от Лондона – и никто из них с тех пор не выражал желания вернуться». Его тезис был отвергнут бывшим британским министром финансов Алистером Дарлингом, который возглавляет кампанию против шотландской независимости; он настаивает на том, что успехи Шотландии зависят от ее связей с Соединенным Королевством. Суть спора такова: шотландские националисты обвиняют Лондон в сдерживании развития их страны, в то время как их противники утверждают, что гарантии, на которых, в случае отделения, будут настаивать остальные части Великобритании, сделают независимость Шотландии чисто номинальной.
Chris Giles “Skirmishes over Scottish independence use economics as ammunition”. Financial Times, 22.05.2013
Консервативная часть британских консерваторов грозится под руки вывести Соединенное Королевство из Европейского Союза. Можно видеть в этом отчаянную попытку отыграть у правых радикалов из Партии Независимости Соединенного Королевства голоса консервативной же части избирателей консервативной партии, но не только же чистой прагматикой объясняется этот бунт на корабле тори, грозящий полным крахом. Многие британцы подозрительно смотрят на континент – что, исторически говоря, странно, учитывая, что еще восемьсот лет назад английские короли владели чуть ли не самыми лакомыми кусочками западной части этого континента.
В свою очередь шотландские националисты грозятся под ручки вывести свое – шотландское – королевство под ручки из Соединенного Королевства. Мол, мы побыли с вами недолго (по историческим меркам, конечно) и нам не понравилось. Адью. Тем более, что сторонники шотландской независимости одновременно являются европейскими энтузиастами: для них невразумительный Брюссель гораздо лучше коварного и наглого Лондона. Иными словами, они готовы поменять принадлежность к одной империи на принадлежность к другой.
Британия дважды была империей, и оба раза довольно странной. В конце XI века Вильгельм Бастард (то есть, незаконнорожденный, если сильно смягчить перевод этого слова), правитель одного континентального герцогства, возникшего в результате норманнского завоевания, герцогства, которое получило свое имя от клички захватчиков, высадился на этом острове, разгромил армию здешнего короля, убил его самого и занял его трон. В истории он остался как Вильгельм Завоеватель.
Так стал складываться странный конгломерат самых разных территорий, получивший название Королевство Англия, а в трудах позднейших историков – Анжевинская империя (AngevinEmpire). «Анжевинская» -- потому что в XII веке в результате несусветной династической путаницы нормандскую династию сменила анжуйская: представители и первой, и второй по-английски не говорили, в Британии появлялись редко, интересы имели преимущественно французские, а население острова использовали, в основном, в качестве источника денег, припасов и солдат для своих военных затей повсюду – от Пиреней до Иерусалима.
В ту, первую, империю входили – помимо Англии -- Аквитания, Гасконь, Нормандия и даже часть Ирландии; только вот с окраинами самой Британии пришлось тяжеловато – Уэльс смогли завоевать лишь к концу XIII века, а Шотландия и вовсе осталась независимой, лишь внешне признавая свой вассальный статус в отношении английской короны.
Главный принцип любой империи – принцип универсальности основных ее скреп, законов. Все остальное – на выбор; администрация, язык, даже религия могут варьироваться от места к месту, оставаясь если не «прозрачными», то хотя бы «полупрозрачными» для всевидящего ока метрополии. В империи Анжевинов такого универсального принципа не было – законы действовали везде свои, господство английского короля над разными областями осуществлялось как личная власть над местной феодальной элитой, которая, в свою очередь, властвовала над местным населением.
Это было очень пестрое время; вообразите себе: в пределах одного государства подданные говорят на разных языках, следуют разным законам, имеют разнообразные культурные и бытовые привычки; все вышеперечисленное в такой степени, что можно с уверенностью сказать: подданные английской короны с трудом понимали друг друга (если понимали вообще). Носителем универсального принципа была католическая церковь – единообразная, строго иерархическая, использующая один язык. Оттого первая Британская империя (назовем ее так) была ненастоящей; скорее это конструкция сегодняшних историков, нежели реальный феномен средневековой истории.
А что же Шотландия и при чем здесь она? – спросите вы. В том-то и дело, что не при чем. После катастрофически провалившейся попытки английского короля Эдуарда I присоединить Шотландию, северный сосед Англии жил как бы сам по себе, в стороне и от большой островной политики, и от еще большей европейской. Шотландское королевство, что бы ни утверждали сегодняшние тамошние националисты, не было ни «этническим», ни «национальным». Его составили самые разные племена, от переселившихся из Ирландии до местных, плюс пришлые германцы (англы, саксы), скандинавы, французы. Это было именно «королевство» -- феодальная монархия, где этнический вопрос почти не стоял, а до разговоров о «нации» оставалось еще примерно лет пятьсот-шестьсот.
Такая Шотландия относительно спокойно существовала за северными рубежами Англии, переживала свою собственную реформацию, ссорилась и мирилась с соседями, пока авантюрная (и трагическая) история королевы Марии Стюарт не привела последнюю на английскую плаху, а ее сына Якова -- на английский престол. Почти сто лет Стюарты правили обеими государствами «по совместительству», пока их не выгнали из Лондона -- и соответственно из Эдинбурга. В 1707 году была подписана Уния об объединении, после чего – и до сегодняшнего дня – английский король автоматически является и шотландским. Шотландцы повозмущались, поддержав несколько раз претендента на престол от изгнанной династии, но потом быстро переключились на совсем другие, более важные дела.
Именно тогда, в эпоху Промышленной революции, в XVIII веке стало формироваться то, что сейчас называют «шотландской нацией». Главные ее элементы: гэльский язык (он принадлежит к другой группе, нежели английский, и не имеет с ним ничего общего), кальвинистская пресвитерианская церковь (непохожая на англиканскую), общее ощущение некоей исторической несправедливости, совершенной соседями (или Богом, или судьбой) в отношении Шотландии.
Все, что мы знаем «исконно шотландского» -- мужской костюм с килтом и прочими аксессуарами, скотч, стихи Роберта Бернса – появилось (или, как в случае с клетчатой юбкой и виски, получило распространение) во второй половине XVIII - начале XIX века. «Нации» -- модные бренды романтизма, а материал, из которого на скорую руку мастерится их «великая история», чаще всего изобретается на месте, чтобы тут же придать ей флер «седой древности». В случае Шотландии, чуть ли не главными создателем ее национальной идентичности стал литературный мистификатор Джеймс Макферсон, сочинивший в XVIII веке якобы древние «Поэмы Оссиана».
Между тем, новоиспеченная нация шотландцев и не думали свергать власть Лондона; наоборот, она с энтузиазмом приняла участие в строительстве новой империи, Британской, на этот раз, настоящей. Существует мнение, что почти все хорошее в Британии придумали и сочинили шотландцы: изобретатели Джеймс Уатт, Джон Макадам и Александр Белл, философ Дэвид Юм, экономист Адам Смит, путешественник Дэвид Ливингстон, писатели и поэты Вальтер Скотт, Артур Конан Дойль, Роберт Луис Стивенсон и десятки других. Самые радикальные считают, что шотландцы придумали и сочинили почти все хорошее не только в Британии, но и во всем мире.
Когда распадалась Британская империя, созданная во многом усилиями шотландцев, пришло время и им самим ощутить себя не угнетателями, а угнетенными, не победителями, а униженными и оскорбленными. Этнический национализм, который придумали (в отличие от государственного) в конце XIX века, пропаганда «почвы и крови», стали причиной того, что население чуть ли не любой из территорий тогдашнего мира стало вдруг ощущать себя как некое единое «национальное тело», требующее – пользуясь терминологией Владимира Ленина и Вудро Вильсона – «самоопределения».
Эпоха «национальных государств», начавшаяся в Европе после первой мировой войны, неизбежно должна была привести и к распаду империй (и они действительно распались, с разной катастрофичностью), и к последующему распаду уже, собственно, элементов бывших империй. После краха СССР, развалились некоторые его «национальные частички» -- Грузия, Молдавия; бегут трещины и по государственному телу Украины. Распад Югославии вообще напоминает ядерную реакцию: чем меньше отвалившиеся от нее кусочки, тем активнее они делятся -- даже маленькому Косову грозит судьба необъятных империй. Жители Ломбардии готовы на развод с населением юга Италии, Бельгия расколота между фламандцами и валлонами, а теперь пришел через Великобритании.
Нынешний европейский «региональный национализм» есть сочетание очень архаичных и ультрасовременных тенденций. Националистическая риторика, «право на самоопределение», стремление к этническому и лингвистическому обособлению – все это арсенал прошлого и даже позапрошлого века. Нет ничего комичнее такого «изобретения» собственной древней истории и своей особенной значимости для судеб мира; фольклорные ансамбли, исполняющие жалкие танцы, что пару часов до того были сочинены в пику так называемой «глобализации» -- зрелище не менее прискорбное, чем любой «Макдональдс». Пошлость рекламного посконного национализма равна пошлости рекламного прогрессивного глобализма. С другой стороны, все, что сегодня происходит со многими «национальными регионами» Европы, прекрасно укладывается в новейший тренд «кризиса государства как такового».
Континентальные страны передали немало своих полномочий Евросоюзу; как бы ни относиться к так называемым «брюссельским бюрократам», они вполне могут управлять западной частью континента без особого участия правительств стран ЕС. Отсюда возникает идея «Европа регионов вместо Европы государств»; в качестве единицы Союза предлагают именно регион, а не страну, условную Бретань, а не Францию, к примеру. В таком случае, областной сепаратизм ведет к созданию общеевропейской империи; если шотландцы на референдуме выскажутся за независимость, они, тем самым, могут поучаствовать в создании уже третьей на их исторической памяти империи. Впрочем, к первой, к Анжевинской, как мы помним, они отношения почти не имели. Но на то она и была ненастоящей.
Кирилл Кобрин
Совместный проект Радио Свобода и Полит.ру - о том, из чего сделана Европа
Chris Giles “Skirmishes over Scottish independence use economics as ammunition”. Financial Times, 22.05.2013
Консервативная часть британских консерваторов грозится под руки вывести Соединенное Королевство из Европейского Союза. Можно видеть в этом отчаянную попытку отыграть у правых радикалов из Партии Независимости Соединенного Королевства голоса консервативной же части избирателей консервативной партии, но не только же чистой прагматикой объясняется этот бунт на корабле тори, грозящий полным крахом. Многие британцы подозрительно смотрят на континент – что, исторически говоря, странно, учитывая, что еще восемьсот лет назад английские короли владели чуть ли не самыми лакомыми кусочками западной части этого континента.
В свою очередь шотландские националисты грозятся под ручки вывести свое – шотландское – королевство под ручки из Соединенного Королевства. Мол, мы побыли с вами недолго (по историческим меркам, конечно) и нам не понравилось. Адью. Тем более, что сторонники шотландской независимости одновременно являются европейскими энтузиастами: для них невразумительный Брюссель гораздо лучше коварного и наглого Лондона. Иными словами, они готовы поменять принадлежность к одной империи на принадлежность к другой.
Британия дважды была империей, и оба раза довольно странной. В конце XI века Вильгельм Бастард (то есть, незаконнорожденный, если сильно смягчить перевод этого слова), правитель одного континентального герцогства, возникшего в результате норманнского завоевания, герцогства, которое получило свое имя от клички захватчиков, высадился на этом острове, разгромил армию здешнего короля, убил его самого и занял его трон. В истории он остался как Вильгельм Завоеватель.
Так стал складываться странный конгломерат самых разных территорий, получивший название Королевство Англия, а в трудах позднейших историков – Анжевинская империя (AngevinEmpire). «Анжевинская» -- потому что в XII веке в результате несусветной династической путаницы нормандскую династию сменила анжуйская: представители и первой, и второй по-английски не говорили, в Британии появлялись редко, интересы имели преимущественно французские, а население острова использовали, в основном, в качестве источника денег, припасов и солдат для своих военных затей повсюду – от Пиреней до Иерусалима.
В ту, первую, империю входили – помимо Англии -- Аквитания, Гасконь, Нормандия и даже часть Ирландии; только вот с окраинами самой Британии пришлось тяжеловато – Уэльс смогли завоевать лишь к концу XIII века, а Шотландия и вовсе осталась независимой, лишь внешне признавая свой вассальный статус в отношении английской короны.
Главный принцип любой империи – принцип универсальности основных ее скреп, законов. Все остальное – на выбор; администрация, язык, даже религия могут варьироваться от места к месту, оставаясь если не «прозрачными», то хотя бы «полупрозрачными» для всевидящего ока метрополии. В империи Анжевинов такого универсального принципа не было – законы действовали везде свои, господство английского короля над разными областями осуществлялось как личная власть над местной феодальной элитой, которая, в свою очередь, властвовала над местным населением.
Это было очень пестрое время; вообразите себе: в пределах одного государства подданные говорят на разных языках, следуют разным законам, имеют разнообразные культурные и бытовые привычки; все вышеперечисленное в такой степени, что можно с уверенностью сказать: подданные английской короны с трудом понимали друг друга (если понимали вообще). Носителем универсального принципа была католическая церковь – единообразная, строго иерархическая, использующая один язык. Оттого первая Британская империя (назовем ее так) была ненастоящей; скорее это конструкция сегодняшних историков, нежели реальный феномен средневековой истории.
А что же Шотландия и при чем здесь она? – спросите вы. В том-то и дело, что не при чем. После катастрофически провалившейся попытки английского короля Эдуарда I присоединить Шотландию, северный сосед Англии жил как бы сам по себе, в стороне и от большой островной политики, и от еще большей европейской. Шотландское королевство, что бы ни утверждали сегодняшние тамошние националисты, не было ни «этническим», ни «национальным». Его составили самые разные племена, от переселившихся из Ирландии до местных, плюс пришлые германцы (англы, саксы), скандинавы, французы. Это было именно «королевство» -- феодальная монархия, где этнический вопрос почти не стоял, а до разговоров о «нации» оставалось еще примерно лет пятьсот-шестьсот.
Такая Шотландия относительно спокойно существовала за северными рубежами Англии, переживала свою собственную реформацию, ссорилась и мирилась с соседями, пока авантюрная (и трагическая) история королевы Марии Стюарт не привела последнюю на английскую плаху, а ее сына Якова -- на английский престол. Почти сто лет Стюарты правили обеими государствами «по совместительству», пока их не выгнали из Лондона -- и соответственно из Эдинбурга. В 1707 году была подписана Уния об объединении, после чего – и до сегодняшнего дня – английский король автоматически является и шотландским. Шотландцы повозмущались, поддержав несколько раз претендента на престол от изгнанной династии, но потом быстро переключились на совсем другие, более важные дела.
Именно тогда, в эпоху Промышленной революции, в XVIII веке стало формироваться то, что сейчас называют «шотландской нацией». Главные ее элементы: гэльский язык (он принадлежит к другой группе, нежели английский, и не имеет с ним ничего общего), кальвинистская пресвитерианская церковь (непохожая на англиканскую), общее ощущение некоей исторической несправедливости, совершенной соседями (или Богом, или судьбой) в отношении Шотландии.
Все, что мы знаем «исконно шотландского» -- мужской костюм с килтом и прочими аксессуарами, скотч, стихи Роберта Бернса – появилось (или, как в случае с клетчатой юбкой и виски, получило распространение) во второй половине XVIII - начале XIX века. «Нации» -- модные бренды романтизма, а материал, из которого на скорую руку мастерится их «великая история», чаще всего изобретается на месте, чтобы тут же придать ей флер «седой древности». В случае Шотландии, чуть ли не главными создателем ее национальной идентичности стал литературный мистификатор Джеймс Макферсон, сочинивший в XVIII веке якобы древние «Поэмы Оссиана».
Между тем, новоиспеченная нация шотландцев и не думали свергать власть Лондона; наоборот, она с энтузиазмом приняла участие в строительстве новой империи, Британской, на этот раз, настоящей. Существует мнение, что почти все хорошее в Британии придумали и сочинили шотландцы: изобретатели Джеймс Уатт, Джон Макадам и Александр Белл, философ Дэвид Юм, экономист Адам Смит, путешественник Дэвид Ливингстон, писатели и поэты Вальтер Скотт, Артур Конан Дойль, Роберт Луис Стивенсон и десятки других. Самые радикальные считают, что шотландцы придумали и сочинили почти все хорошее не только в Британии, но и во всем мире.
Когда распадалась Британская империя, созданная во многом усилиями шотландцев, пришло время и им самим ощутить себя не угнетателями, а угнетенными, не победителями, а униженными и оскорбленными. Этнический национализм, который придумали (в отличие от государственного) в конце XIX века, пропаганда «почвы и крови», стали причиной того, что население чуть ли не любой из территорий тогдашнего мира стало вдруг ощущать себя как некое единое «национальное тело», требующее – пользуясь терминологией Владимира Ленина и Вудро Вильсона – «самоопределения».
Эпоха «национальных государств», начавшаяся в Европе после первой мировой войны, неизбежно должна была привести и к распаду империй (и они действительно распались, с разной катастрофичностью), и к последующему распаду уже, собственно, элементов бывших империй. После краха СССР, развалились некоторые его «национальные частички» -- Грузия, Молдавия; бегут трещины и по государственному телу Украины. Распад Югославии вообще напоминает ядерную реакцию: чем меньше отвалившиеся от нее кусочки, тем активнее они делятся -- даже маленькому Косову грозит судьба необъятных империй. Жители Ломбардии готовы на развод с населением юга Италии, Бельгия расколота между фламандцами и валлонами, а теперь пришел через Великобритании.
Нынешний европейский «региональный национализм» есть сочетание очень архаичных и ультрасовременных тенденций. Националистическая риторика, «право на самоопределение», стремление к этническому и лингвистическому обособлению – все это арсенал прошлого и даже позапрошлого века. Нет ничего комичнее такого «изобретения» собственной древней истории и своей особенной значимости для судеб мира; фольклорные ансамбли, исполняющие жалкие танцы, что пару часов до того были сочинены в пику так называемой «глобализации» -- зрелище не менее прискорбное, чем любой «Макдональдс». Пошлость рекламного посконного национализма равна пошлости рекламного прогрессивного глобализма. С другой стороны, все, что сегодня происходит со многими «национальными регионами» Европы, прекрасно укладывается в новейший тренд «кризиса государства как такового».
Континентальные страны передали немало своих полномочий Евросоюзу; как бы ни относиться к так называемым «брюссельским бюрократам», они вполне могут управлять западной частью континента без особого участия правительств стран ЕС. Отсюда возникает идея «Европа регионов вместо Европы государств»; в качестве единицы Союза предлагают именно регион, а не страну, условную Бретань, а не Францию, к примеру. В таком случае, областной сепаратизм ведет к созданию общеевропейской империи; если шотландцы на референдуме выскажутся за независимость, они, тем самым, могут поучаствовать в создании уже третьей на их исторической памяти империи. Впрочем, к первой, к Анжевинской, как мы помним, они отношения почти не имели. Но на то она и была ненастоящей.
Кирилл Кобрин
Совместный проект Радио Свобода и Полит.ру - о том, из чего сделана Европа