Мои друзья, знающие чешское кино, удивляются, когда я говорю, что больше всего люблю у Веры Хитиловой не знаменитые "Маргаритки", а документальный фильм "Троя в потоке времени". О нем мало кто слышал, а диск продается в здании райсовета, куда вряд ли заглядывают синефилы. Троя не имеет отношения к Елене и Парису, это название пражского района, где я живу уже почти 20 лет. Вера Хитилова – моя соседка, и в прежние времена, когда здоровье позволяло ей гулять с хулиганистым бульдогом Пупи, мы встречались на набережной Влтавы возле Тройского замка. Документальный фильм о Трое замечательно сохранил поток времени, в котором утонули короли, рыбаки, коммунисты, влюбленные, некогда уединявшиеся в прибрежных кустах, и бражники из пивных, которых во времена Масарика было больше двух десятков, а сейчас вряд ли наберется три. Кончается биография района большим наводнением 2002 года, после которого Троя лет пять не могла прийти в себя.
Если бы я умел снимать документальное кино, я бы сделал фильм "Роттердам в потоке времени". В 1940 году авианалет люфтваффе уничтожил часть городского центра, и даже 55 лет спустя, когда я впервые туда приехал, о бомбардировке напоминало многое, и скульптура Осипа Цадкина "Памяти разрушенного Роттердама" в Львиной гавани проклинала смертоносные небеса. Тогда начался огромный эксперимент по перестройке центра: неуклюжие дома, наспех возведенные после войны, исчезали, уступая место сумасбродным небоскребам. Роттердам, как и Берлин, стал одной из самых нахальных архитектурных площадок Европы, и я год за годом, приезжая в январе на кинофестиваль, наблюдал, как строятся новые здания: деловой центр по проекту Рема Колхаса, помпезный театр "Новый Люксор", гигантская мидия главного вокзала, киноцентр "Лантарен" и похожий на посылку Почты России храм Св. Павла. В этом году самые интересные фильмы Роттердамского фестиваля – ретроспективу Хайнца Эмигольца – показывали в новом здании архитектурного института, соблазняющего посетителей благоуханием нарциссов, цветущих сразу за стеклянной входной дверью.
Впервые я увидел "Циничное тело" Эмигольца 20 лет назад по телеканалу Arte. Почти ничего не понял, кроме того, что это фильм о СПИДе, который треплет небольшую компанию своеобразных мужчин и женщин. Лишь сейчас, пересмотрев "Тело" и цикл сопутствующих короткометражек, я оценил всю сложность лабиринта, который воздвиг Эмигольц, объединив множество линий: дотошное исследование "Погребения графа Оргаса" Эль Греко, эротические фантазии вокруг фотографии Уэйна Миллера "На борту военного судна "Тикондерога", паломничество на могилу Жоржа Роденбаха на Пер-Лашез, изучение собора Святого Семейства в Барселоне, а также табличек, которые пишут немецкие нищие, чтобы разжалобить прохожих, и повадок бразильского футболиста Леонардо Насцименто де Араухо. Благодушный критик Олаф Мёллер называет "Циничное тело" одним из немногих шедевров нового немецкого кино. Я бы добавил, что Эмигольц – самый бесчеловечный немецкий режиссер: после "Тела" он изгнал из своего кино людей, и вот уже 20 лет снимает лишь бетон, кирпич и стекло, создавая безмолвные жизнеописания великих архитекторов, а заодно и свою автобиографию, дневник путешествий: за Луисом Салливаном на Средний Запад, за братьями Перре во Францию и Алжир, за Пьером Луиджи Нерви в Италию.
Роттердамский фестиваль обеднел в этом году, бюджетное финансирование срезали, и ретроспектива Эмигольца оказалась интереснее остальных программ. Вот 11 некрупных рыб, которые попались в мой невод.
Тридцатиминутный фильм Энди Уорхола, который не показывали 40 лет, недавно извлекли из неисчерпаемого архива вместе с другой замечательной картиной "Серфинг в Сан-Диего" (прошлой осенью ее привозили на Виеннале). Тайгер Морс, безумный монолог которой записал Уорхол, была модельером, и фильм снимался в ее бутике. Через несколько лет амфетамины сведут ее в могилу, но пока Морс (похожая на другую звезду уорхоловской фабрики – Виву) исступленно бодра, беспрерывно вертит два зеркальных дискотечных шара и рассказывает несусветные истории: например, о том, как она повздорила с Рональдом Рейганом, тогда еще очень далекому от президентства, и решила отправить ему конверт с черными конфетти, непроницательно намекая на его скорую кончину.
"Воля к власти" – последнее сочинение Фридриха Ницше, составленное по черновикам его сестрой Элизабет. В доме героев этого фильма, парагвайских отшельников братьев Швайкхарт, хранятся только три книги: лютеранская Библия, "Майн Кампф" и "Воля к власти", которую Элизабет Ницше прислала их родителям в 1934 году. Сама она тоже прожила несколько лет в Парагвае, где ее муж Бернхардт Фёрстер в 1886 году основал арийскую колонию "Новая Германия". Затея прогорела, и три года спустя Фёрстер покончил с собой. Его жена вернулась на родину и стала страстной поклонницей Гитлера, который прислал ящик немецкой земли на могилу Фёрстера. Несколько человек остались в колонии, а сейчас, почти 130 лет спустя, от "Новой Германии" сохранился только дом братьев Швайкхарт в джунглях. Они живут в полной изоляции, говорят на саксонском диалекте, не просто вегетарианцы (по завету Вагнера), но едят лишь то, что земля сама им дарит, не пользуются деньгами и уверены, что близится конец света. Фильм мексиканского художника Пабло Сигга не похож на стандартные исторические репортажи, а больше напоминает минимализм Лисандро Алонсо. Несколько лет назад этнических немцев, эмигрировавших в ФРГ из России и Казахстана, убеждали переселиться в Парагвай и создать что-то вроде "Новой Германии". Потом, разумеется, отцы-основатели разорились. Интересно, что останется от этого социального эксперимента через 100 лет?
В 1910 году Эльзу фон Фрейтаг Лорингофен арестовали на Пятой авеню в Нью-Йорке за то, что она разгуливала в мужской одежде и курила. Тогда еще она не была ни баронессой, ни дадаисткой. Своего будущего мужа, Леопольда фон Фрейтаг Лорингофена, она тоже встретила в Нью-Йорке, где он вытирал столы в ресторане. По всей видимости, именно она подсказала Марселю Дюшану идею выставить знаменитый писсуар-фонтан. Она дружила с Джуной Барнс, а дети вызывали у нее омерзение, и она не могла поверить, что их появление связано с занятием любовью. Вернувшись в разоренную войной Германию, она оказалась без средств и вынуждена была продавать газеты на Потсдамской площади в Берлине. Ей трижды отказывали во французской визе, и наконец она пришла в посольство в костюме юбилейного торта с пятьюдесятью горящими свечами. Визу дали, дадаистская баронесса приехала в Париж и в 1927 году отравилась там газом, заодно убив и свою собаку. Похоронили ее в общей могиле.
"Молодость на моей стороне", – говорила Эльза фон Фрейтаг Лорингофен. Так и оказалось. Собрание ее стихов, вышедшее в 2011 году, всем понравилось, и сейчас молодые американские художники сняли фильм о ее жизни по принципу сюрреалистического буриме "Изысканный труп". В фильм напихали бог знает чего: убийства коров, найденные в недрах ютьюба, рассказ Джейн Фонды о женской дружбе, сценки из любительских спектаклей и прочую веселую чепуху. Мне очень понравился финал: поклонники баронессы приносят на ее несуществующую могилу крошечный памятник – обычный китайский тостер, обтянутый тканью с ее вышитым именем, в честь стихотворения "Оргазмический тост".
В саду главного павильона Венецианской биеннале в прошлом году рядом с волной зеленого плюща поблескивали замечательные бронзовые полугруди-полуколбасы. История их появления на свет рассказана в фильме "О Саре". Сару Лукас и ее друзей Дэмиана Херста и Трэйси Эмин 20 лет назад называли самыми интересными художниками новой британской волны. Теперь ей 50, она купила дом Бенджамина Бриттена и делает одинаковые объекты, словно порожденные союзом Леонида Тишкова и Луизы Буржуа. Поразительное дело: на выставках эти довольно вторичные работы (перевернутый черный унитаз и т.п.) выглядят фантастически хорошо. В Мехико, рядом с доколумбовыми статуэтками, ее чулки, набитые ватой, обретают непостижимую силу. Когда Сара Лукас не делает скульптуры, она очень много пьет, очень много курит и горько размышляет о смерти.
Бельгийский город Ронсе пригласил художника Барта Лодевийкса для того, чтобы он рисовал мелом на старинных зданиях. Этот необычайный проект запечатлел режиссер Роббрехт Десмет. Сейчас он закончил вторую часть диптиха – о работе Лодевийкса в Бразилии, так что фильм будет называться "Рио Ронсе". Красиво до невозможности, каждый кадр – картина (ну, или, если угодно, открытка).
Каталонский режиссер Серхио Кабальеро работает на знаменитом фестивале электронной музыки Сонар в Барселоне. Это его второй фильм: первый, “Финистерре”, был о двух русскоязычных призраках, которые скитаются по Испании. Новые герои Кабальеро оказываются в Сибири: на заброшенной электростанции томится купленный русским миллионером австрийский перформансист, он мечтает вырваться из заточения и нанимает троих лилипутов-телепатов, чтобы они похитили устройство под названием "Дистанция". Узник – не названный по имени Йозеф Бойс со всей своей параферналией: тут и мертвый заяц, и грифельные доски, и "скорая помощь". И опять все говорят по-русски, только дымящийся у входа на заброшенную электростанцию бочонок декламирует японские стихи.
В 1965 году акционист Гюнтер Брюс ходил по Вене, вырядившись трупом после вскрытия. Теперь по его маршруту бродит герой "Моего слепого сердца". Он и в самом деле умирает от редкого генетического недуга, синдрома Марфана: это заболевание соединительной ткани, приводящее к слепоте. У марфанов – длиннющие пальцы, словно у Франкенштейна. Единственный союзник несчастного Курта – одна из знаменитых башен противовоздушной обороны, построенная во времена нацизма, – Flaktürm. Больной человек и фашистская башня становятся центром Вены – города, которому они совершенно не нужны. Актер, Христос Хаас, действительно страдает синдромом Марфана. Я был уверен, что этот фильм получит главный приз, но ошибся.
Жан-Шарль Фитусси – великий гедонист. Не знаю ни одного режиссера, который с таким наслаждением и с такой точностью передавал бы все оттенки средиземноморского счастья: солнечный день, сад, вино, застольные разговоры о музыке, дети на качелях, овечьи колокольчики в сумерках. На Майорке в саду своего дома философ Клеман Россе рассказывает о смысле музыки, а потом внучка его старого друга танцует хоту. Все счастливы, даже скорпионы из "Золотого века".
Четыре года назад Хитоши Мацумото снял гениальную картину "Символ" о тренировке божества: ангелочки обучали скомороха, сидящего в загадочной камере, влиять на судьбу мексиканского боксера. Новый его фильм не столь безупречен, но тоже ни на что не похож. Герой, приказчик в мебельном магазине, становится жертвой своего мазохизма: его отношения с клубом Bondage завершаются битвой, в которой строгие госпожи гибнут целыми стаями. Режиссер, снимающий этот фильм в фильме, говорит, что понять его способен только зритель, которому исполнится 100 лет, так что R-100 – это рейтинг.
О Пазолини снято несколько документальных фильмов – в основном, посвященных расследованию обстоятельств его убийства. "Пророчество. Африка Пазолини" – боюсь, худший. Его создатели утонули в архивном материале и не смогли внятно его организовать. Сейчас, когда в Италии спорят о том, что делать с нелегальными эмигрантами (на последнем Римском фестивале был интересный фильм Венсана Дьетра об этом), есть смысл вспомнить слова Пазолини об Африке как единственном мире, который готов противопоставить буржуазной цивилизации. Но эта тема тонет в архивной сумятице. Впрочем, есть интересные вещи: например, самый последний телерепортаж Пазолини о "форме города": он снимал его под Римом, в городке Орте, обезображенном одним-единственным современным зданием, абсурдно торчащим сбоку. Интересно посмотреть и на крепость Варзазат в Марокко, где Пазолини снимал "Царя Эдипа": красота необычайная, и за 50 лет ничего не изменилось, только проводов стало больше.
Сборник новелл о китайской диаспоре. Все скучные, но один сапфир сверкает в самом конце: великий режиссер Цай Минлян снял еще один (первый – здесь) сюжет о медленном монахе. На этот раз он бредет по панельному дому в городе Кучинг на Борнео, где родился Цай. Я тоже там был и не могу сказать, что это самое веселое место на свете. В новом фильме Цая "Путешествие на Запад", который покажут на Берлинале, тот же монах будет бродить по Марселю и встретит Дени Лавана.
Каждый год в конце января в Роттердаме появляются тигры: это знак знаменитого фестиваля авторского кино. Тигры повсюду: на афишах, на флагах, в витринах, даже на кораблях. Лучшие картины получают тигровые награды, а режиссерам фильмов, премьеры которых проходят в Роттердаме, дарят шоколадных тигров. В дни фестиваля выходит газета "Ежедневный тигр".
