90 лет назад возникла студия Диснея, которая уже три поколения продолжает развлекать детей любого возраста. Беспрецедентный успех эфемерной, казалось бы, идеи требует уважения и объяснения. Что же такого придумал Уолт Дисней? В чем причина завидного долголетия его проекта? Как объяснить мировое влияние “империи Микки Мауса”?
Начать с того, что этот, бесспорно, самый знаменитый герой Уолта Диснея стал по ехидному выражению Татьяны Толстой “национальным грызуном Америки” потому, что Диснею посчастливилось создать, что случается чрезвычайно редко, нового сказочного героя, сумевшего войти в современный фольклор. Причем, нашел он его совсем не там, где искали другие.
Ну, в самом деле, кто любит мышей? Мелкое, нечистое существо, тайком подбирающее крошки с наших тарелок, оно вызывает брезгливость у одних и панический ужас у других. Где здесь материал для волшебных приключений? Дисней пошел от обратного. Его Микки Маус лишен благородного происхождения традиционных сказочных персонажей. Невзрачная мышиная наружность – не заклятие злых сил, как, скажем, в случае царевны-лягушки, а его естество, натура, с которой он научился мириться. Микки Маус, как сама Америка, предельно демократичен. Американская версия "маленького человека", он – Давид среди Голиафов. Природа сделала его уязвимым, сметливость – непотопляемым. Уверенный в себе, он лучится надеждой, которая так была нужна стране, пораженной безработицей.
Другая слагаемая успеха связана с тем, что Дисней с восторгом принял звуковое кино, которое оказалось мучительным испытанием для звезд немых фильмов. Чарли Чаплин, например, считал, что его карьера закончилась. Но Дисней, соединив звук с мультипликацией, в сущности, создал новый вид искусства, возможности которого мы до сих пор еще как следует не освоили. Шедевром этого гибридного жанра стала "Фантазия".
В этой ленте нас до сих пор поражает дерзость автора, смешавшего высокое – классическую музыку и низкое – мультипликацию. Личным мотивом Диснея, отважившегося на такой эксперимент, была его огромная любовь к серьезной музыке, страстным поклонником и знатоком которой он был всю жизнь. (Не так давно в Лос-Анджелесе открылся великолепный концертный зал, построенный на завещанные Диснеем деньги.)
"Фантазия", однако, вызвала ожесточенную критику снобов, считавших затею Диснея профанацией. На самом деле, она была поиском новых выразительных средств. Замысел этой ленты заключался в том, чтобы переложить прославленные музыкальные опусы на язык анимации. Ни в коем случае не проиллюстрировать музыку, а именно переложить ее. Соединяя звук с движущимся рисунком, Дисней создавал новое произведение искусства, в котором обе составные части существуют в убедительном синтезе. При этом автор смело сочетал разные по характеру эпизоды в один дивертисмент, стремясь не к единству стиля, а к демонстрации безграничных возможностей мультипликации. Так, токкату Баха у Диснея сопровождают величественные эволюции абстрактных форм. Пасторальную симфонию Бетховена – сцены из античной мифологии. Сюита Чайковского интерпретируется как смена времен года. "Весна священная" Стравинского сопряжена с историей зарождения жизни на Земле. И тут же – забавный балет с бегемотами, слонами и крокодилами, который сменяет лирическая игра беспредметной живописи под шубертовскую "Аве, Мария".
В "Фантазии" Дисней отрывал мультипликацию от реалистического кинематографа. О важности такой демаркации очень интересно писал Юрий Михайлович Лотман. Он говорил, что мультфильм и игровое кино разительно отличаются друг от друга – как опера от балета, ибо они пользуются принципиально разными художественными языками. Если в обычном кино, – пишет Лотман, – движение фотографий придает изображению реалистический характер, то в мультфильмах движение картинок резко увеличивает условность. Фантазия тут становится вдвойне фантастической.
Глубоко осознав природу выбранного им искусства, Дисней работал с чистой пластикой кадра, существующей независимо от сюжета. Уйдя от диктата содержания, Дисней избавлялся и от слова как сюжетного рудимента. Зато он естественным образом соединял анимацию с самым абстрактным из искусств – с музыкой. В фильме "Фантазия" зрительные и звуковые образы соединяет движение. Интересно, что некоторые кадры этой ленты напоминают картины литовского художника и композитора Чюрлениса, который тоже стремился воспроизвести музыкальные впечатления средствами живописи. Однако статические формы лишают музыку протяженности. Дисней пошел дальше, воплотив звуковой ряд в динамичные, текучие образы своего фильма. Зритель отдается стихии чистого движения, трансформации форм, игре линий и красок. Источник этого эксперимента можно найти в опытах со светомузыкой Скрябина, а может быть, и в картинах первых художников-абстракционистов. Но демократический гений Диснея сумел соединить эзотерическое искусство с массовым. Он доказал, что подлинное художественное открытие может быть доступно абсолютно всем, начиная с друзей Микки Мауса.
Радио Свобода
Начать с того, что этот, бесспорно, самый знаменитый герой Уолта Диснея стал по ехидному выражению Татьяны Толстой “национальным грызуном Америки” потому, что Диснею посчастливилось создать, что случается чрезвычайно редко, нового сказочного героя, сумевшего войти в современный фольклор. Причем, нашел он его совсем не там, где искали другие.
Ну, в самом деле, кто любит мышей? Мелкое, нечистое существо, тайком подбирающее крошки с наших тарелок, оно вызывает брезгливость у одних и панический ужас у других. Где здесь материал для волшебных приключений? Дисней пошел от обратного. Его Микки Маус лишен благородного происхождения традиционных сказочных персонажей. Невзрачная мышиная наружность – не заклятие злых сил, как, скажем, в случае царевны-лягушки, а его естество, натура, с которой он научился мириться. Микки Маус, как сама Америка, предельно демократичен. Американская версия "маленького человека", он – Давид среди Голиафов. Природа сделала его уязвимым, сметливость – непотопляемым. Уверенный в себе, он лучится надеждой, которая так была нужна стране, пораженной безработицей.
Другая слагаемая успеха связана с тем, что Дисней с восторгом принял звуковое кино, которое оказалось мучительным испытанием для звезд немых фильмов. Чарли Чаплин, например, считал, что его карьера закончилась. Но Дисней, соединив звук с мультипликацией, в сущности, создал новый вид искусства, возможности которого мы до сих пор еще как следует не освоили. Шедевром этого гибридного жанра стала "Фантазия".
В этой ленте нас до сих пор поражает дерзость автора, смешавшего высокое – классическую музыку и низкое – мультипликацию. Личным мотивом Диснея, отважившегося на такой эксперимент, была его огромная любовь к серьезной музыке, страстным поклонником и знатоком которой он был всю жизнь. (Не так давно в Лос-Анджелесе открылся великолепный концертный зал, построенный на завещанные Диснеем деньги.)
"Фантазия", однако, вызвала ожесточенную критику снобов, считавших затею Диснея профанацией. На самом деле, она была поиском новых выразительных средств. Замысел этой ленты заключался в том, чтобы переложить прославленные музыкальные опусы на язык анимации. Ни в коем случае не проиллюстрировать музыку, а именно переложить ее. Соединяя звук с движущимся рисунком, Дисней создавал новое произведение искусства, в котором обе составные части существуют в убедительном синтезе. При этом автор смело сочетал разные по характеру эпизоды в один дивертисмент, стремясь не к единству стиля, а к демонстрации безграничных возможностей мультипликации. Так, токкату Баха у Диснея сопровождают величественные эволюции абстрактных форм. Пасторальную симфонию Бетховена – сцены из античной мифологии. Сюита Чайковского интерпретируется как смена времен года. "Весна священная" Стравинского сопряжена с историей зарождения жизни на Земле. И тут же – забавный балет с бегемотами, слонами и крокодилами, который сменяет лирическая игра беспредметной живописи под шубертовскую "Аве, Мария".
В "Фантазии" Дисней отрывал мультипликацию от реалистического кинематографа. О важности такой демаркации очень интересно писал Юрий Михайлович Лотман. Он говорил, что мультфильм и игровое кино разительно отличаются друг от друга – как опера от балета, ибо они пользуются принципиально разными художественными языками. Если в обычном кино, – пишет Лотман, – движение фотографий придает изображению реалистический характер, то в мультфильмах движение картинок резко увеличивает условность. Фантазия тут становится вдвойне фантастической.
Глубоко осознав природу выбранного им искусства, Дисней работал с чистой пластикой кадра, существующей независимо от сюжета. Уйдя от диктата содержания, Дисней избавлялся и от слова как сюжетного рудимента. Зато он естественным образом соединял анимацию с самым абстрактным из искусств – с музыкой. В фильме "Фантазия" зрительные и звуковые образы соединяет движение. Интересно, что некоторые кадры этой ленты напоминают картины литовского художника и композитора Чюрлениса, который тоже стремился воспроизвести музыкальные впечатления средствами живописи. Однако статические формы лишают музыку протяженности. Дисней пошел дальше, воплотив звуковой ряд в динамичные, текучие образы своего фильма. Зритель отдается стихии чистого движения, трансформации форм, игре линий и красок. Источник этого эксперимента можно найти в опытах со светомузыкой Скрябина, а может быть, и в картинах первых художников-абстракционистов. Но демократический гений Диснея сумел соединить эзотерическое искусство с массовым. Он доказал, что подлинное художественное открытие может быть доступно абсолютно всем, начиная с друзей Микки Мауса.
Радио Свобода