Голос Елены Боннэр не раз звучал в эфире Радио Свобода. Последний раз - в программе «Время Свободы. Итоговый выпуск» 10 декабря 2010 года. Тогда обозреватель РС Андрей Шарый говорил с ней о Нобелевской премии мира.
А в конце декабря 2010 года она оставила свой последний комментарий на сайте Радио Свобода, он был посвящен митингу «Москва для всех», который прошел на Пушкинской площади 26 декабря. Тогда письмо Елены Георгивны с трибуны митинга зачитал Виктор Шендерович. Она писала:
«Я москвичка, еврейка «кавказской национальности». В 41-м защищала страну, в 45-м плакала от радости. В 53-м протестовала против «дела врачей». И все годы с весны 1937-го ждала, что какой-никакой, но вернется мама из карагандинского лагеря. А когда она вернулась, позвонила в дверь, я ее не узнала, приняла за нищенку. И все эти годы в снах заливалась слезами по моему расстрелянному папе. А у папы была язва желудка, и по вечерам он просил «Люся-джан, налей мне грелку, живот болит очень». И плакала по бабушке, растившей трех сирот 37-го года, сделавшей свой последний вздох в блокадном Ленинграде. И всю жизнь мучилась - виновата, что маму посадили, что я ее не узнала. Виновата, что отца расстреляли, что стоит на Востряковском кладбище памятник ему, а под памятником пустота. Виновата, что не осталась умирать в блокадном Ленинграде вместе с бабушкой. Родину мне, видите ли, надо было спасать! Родину! А теперь уже сил спасать родину нет. И даже нет сил самой себе налить грелку. И как ее спасать - родину? Как не знала, так и не знаю. Причислите меня к тем, кто 26-го придет на Пушкинскую. Считайте, что я пришла туда, опять спасать родину, хотя ноги не ходят".
Елена Георгиевна Боннэр родилась 15 февраля 1923 году в семье партийных работников в Туркмении. В 1937 году родители были репрессированы. В 18 лет ушла на фронт, служила медсестрой в военно-санитарном поезде, получила тяжелое ранение. После войны окончила Ленинградский медицинский институт. Ее исключали из института за высказывания о «деле врачей», восстановили уже после смерти Сталина. В 1965 году Боннэр вступила в КПСС, что называла потом одной из самых серьезных ошибок в своей жизни. В 1972-м году вышла из КПСС и занялась активной правозащитной деятельностью.
В том же 1972 году вышла замуж за академика Андрея Сахарова. Много позже она скажет в одном из интервью: «Я не люблю, когда меня называют женой Сахарова, вдовой Сахарова... Я сама по себе...»
Елена Боннэр была участницей передачи дневников Эдуарда Кузнецова на Запад, в 1973 году неоднократно допрашивалась по этому делу. Основала фонд помощи детям политзаключённых, отдав в него полученную Сахаровым премию Чино дель Дука.
Елена Боннэр представляла академика Сахарова в 1975 году на церемонии вручения Нобелевской премии в Осло. 12 мая 1976 года подписалась под учредительным документом Московской Хельсинкской группы. Вместе с Сахаровым поехала в ссылку в город Горький (1980 г.). В 1984 году была осуждена Горьковским областным судом по ст. 190-1 УК РСФСР (клевета на советский общественный и государственный строй), наказание отбывала по месту высылки мужа в г. Горьком. В декабре 1986-го вместе с мужем вернулась в Москву.
Входила в комиссию по правам человека при президенте России до 28 декабря 1994 года. Вышла из состава комиссии, не считая для себя возможным сотрудничество с политическим режимом, развязавшим чеченскую войну. Елена Георгиевна руководила Фондом им. А. Д. Сахарова, была председателем неправительственной международной организации "Общественной комиссии по увековечению памяти Андрея Сахарова — Фонда Сахарова".
В последние годы Боннэр жила в США.
10 марта 2010 года она первой подписала обращение российской оппозиции к гражданам России «Путин должен уйти».
О Елене Боннэр говорит один из старейших российских правозащитников, председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева:
– Она прожила долгую, яркую и очень плодотворную жизнь. Можно только позавидовать, сколько она успела сделать и тому счастью, которое было в ее жизни. И хорошие дети, и любимый муж – и какой муж! И общественная деятельность, широкий круг друзей, людей, которые знали ее, ценили ее мужество, ее ум, ее готовность работать на благо людей. Можно только позавидовать такому человеку.
Председатель российского общества «Мемориал» Сергей Ковалев называет Елену Боннэр «Человек счастливый»:
– Елена Георгиевна прожила на редкость яркую, на редкость насыщенную и потому, я бы сказал, счастливую жизнь. Она была верной и любимой женой Андрея Дмитриевича Сахарова. Она была человеком страстным, и эта страстность одинаково ощущалась и теми, кого она любила, и теми, кого недолюбливала. У нее были ошибки, как я думаю, в оценках и политических, и персональных, – но не было неправды. Была цельность, и она много сделала. Но все-таки главное – это их взаимная яркая любовь с Андреем Дмитриевичем. На этот счет много напраслины и нехороших гипотез, дескать, вот Боннэр направляла Сахарова, она подавляла его своим темпераментом, она заставляла его делать что-то или не делать чего-то, – это все неправда! Андрей Дмитриевич был человек абсолютно свободный от всякого рода давлений, он был очень внимателен и готов был выслушать разные соображения, и уж Елены Георгиевны – в первую очередь. Его можно было убедить и даже переубедить, но оказать на него решающее давление – никогда. Люся это отлично понимала, и их сосуществование было гармоничным. Я думаю, что это не последняя заслуга в ее жизни, а я бы сказал – первая.
Елену Боннэр вспоминает лидер движения «За права человека» Лев Пономарев:
– Я тесно взаимодействовал с Еленой Георгиевной, да, собственно, и познакомился с ней в последние два года жизни Андрея Дмитриевича, когда он баллотировался в депутаты Верховного совета СССР, шел на выборы, а потом работал в Межрегиональной депутатской группе. Работал он там над своим вариантом Конституции, боролся на съезде за разные варианты законопроектов, объявлял всероссийскую забастовку. Все это были довольно острые моменты политической жизни страны, было очень много встреч, обсуждений, и первое, что я могу вспомнить из того, что связано с Еленой Георгиевной, – все решения, которые Андрей Дмитриевич принимал, он принимал их вместе с Еленой Георгиевной. То есть это был союз людей… не только личный союз, так сказать, я видел, что они любили друг друга, но это был и союз единомышленников, союз людей, которые занимаются общей общественной и политической деятельностью. Для меня это было примером и удивлением, впечатлением на всю жизнь, личным впечатлением.
Когда Андрей Дмитриевич умер, я помню, мы создали с Еленой Георгиевной общественную комиссию и противодействовали правительственной комиссии, потому что правительство хотело схоронить Андрея Дмитриевича быстро, незаметно, а у нас был выработан собственный план. И, вспоминая реакцию, я приехал один из первых после смерти Андрея Дмитриевича, и меня удивило то мужественное спокойствие, с которым она приняла эту смерть, как она приняла на себя всю тяжесть ответственности за похороны. Она понимала, что мы хороним не просто человека, а именно крупного общественного деятеля, что похороны должны стать общественным событием. И она понимала это и делала все, чтобы так и произошло.
После смерти Андрея Дмитриевича Елена Георгиевна стала очень активно действующей правозащитницей. Позиция правозащитного сообщества вырабатывалась вместе с ней. Может быть, не всегда я с ней соглашался, но всегда все взаимодействия, которые с ней происходили, были интересными, всегда нужными и полезными. Мы с ней создали объединение правозащитников, которое называлось «Общее действие», и даже когда она уже уехала в Соединенные Штаты, и уже болела, она все равно тщательно следила за тем, что происходит в России, была частью объединенного правозащитного движения. И конечно, ее смерть – это огромная потеря для всех нас. И вообще надо сказать, что уходят диссиденты советской волны, и, наверное, это будет влиять на стратегию нашей работы в России. Как-то безвозвратно все это происходит, и конечно, тяжело на душе. Для нас это огромная потеря.
Радио Свобода
А в конце декабря 2010 года она оставила свой последний комментарий на сайте Радио Свобода, он был посвящен митингу «Москва для всех», который прошел на Пушкинской площади 26 декабря. Тогда письмо Елены Георгивны с трибуны митинга зачитал Виктор Шендерович. Она писала:
«Я москвичка, еврейка «кавказской национальности». В 41-м защищала страну, в 45-м плакала от радости. В 53-м протестовала против «дела врачей». И все годы с весны 1937-го ждала, что какой-никакой, но вернется мама из карагандинского лагеря. А когда она вернулась, позвонила в дверь, я ее не узнала, приняла за нищенку. И все эти годы в снах заливалась слезами по моему расстрелянному папе. А у папы была язва желудка, и по вечерам он просил «Люся-джан, налей мне грелку, живот болит очень». И плакала по бабушке, растившей трех сирот 37-го года, сделавшей свой последний вздох в блокадном Ленинграде. И всю жизнь мучилась - виновата, что маму посадили, что я ее не узнала. Виновата, что отца расстреляли, что стоит на Востряковском кладбище памятник ему, а под памятником пустота. Виновата, что не осталась умирать в блокадном Ленинграде вместе с бабушкой. Родину мне, видите ли, надо было спасать! Родину! А теперь уже сил спасать родину нет. И даже нет сил самой себе налить грелку. И как ее спасать - родину? Как не знала, так и не знаю. Причислите меня к тем, кто 26-го придет на Пушкинскую. Считайте, что я пришла туда, опять спасать родину, хотя ноги не ходят".
Елена Георгиевна Боннэр родилась 15 февраля 1923 году в семье партийных работников в Туркмении. В 1937 году родители были репрессированы. В 18 лет ушла на фронт, служила медсестрой в военно-санитарном поезде, получила тяжелое ранение. После войны окончила Ленинградский медицинский институт. Ее исключали из института за высказывания о «деле врачей», восстановили уже после смерти Сталина. В 1965 году Боннэр вступила в КПСС, что называла потом одной из самых серьезных ошибок в своей жизни. В 1972-м году вышла из КПСС и занялась активной правозащитной деятельностью.
В том же 1972 году вышла замуж за академика Андрея Сахарова. Много позже она скажет в одном из интервью: «Я не люблю, когда меня называют женой Сахарова, вдовой Сахарова... Я сама по себе...»
Елена Боннэр была участницей передачи дневников Эдуарда Кузнецова на Запад, в 1973 году неоднократно допрашивалась по этому делу. Основала фонд помощи детям политзаключённых, отдав в него полученную Сахаровым премию Чино дель Дука.
Елена Боннэр представляла академика Сахарова в 1975 году на церемонии вручения Нобелевской премии в Осло. 12 мая 1976 года подписалась под учредительным документом Московской Хельсинкской группы. Вместе с Сахаровым поехала в ссылку в город Горький (1980 г.). В 1984 году была осуждена Горьковским областным судом по ст. 190-1 УК РСФСР (клевета на советский общественный и государственный строй), наказание отбывала по месту высылки мужа в г. Горьком. В декабре 1986-го вместе с мужем вернулась в Москву.
Входила в комиссию по правам человека при президенте России до 28 декабря 1994 года. Вышла из состава комиссии, не считая для себя возможным сотрудничество с политическим режимом, развязавшим чеченскую войну. Елена Георгиевна руководила Фондом им. А. Д. Сахарова, была председателем неправительственной международной организации "Общественной комиссии по увековечению памяти Андрея Сахарова — Фонда Сахарова".
В последние годы Боннэр жила в США.
10 марта 2010 года она первой подписала обращение российской оппозиции к гражданам России «Путин должен уйти».
О Елене Боннэр говорит один из старейших российских правозащитников, председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева:
– Она прожила долгую, яркую и очень плодотворную жизнь. Можно только позавидовать, сколько она успела сделать и тому счастью, которое было в ее жизни. И хорошие дети, и любимый муж – и какой муж! И общественная деятельность, широкий круг друзей, людей, которые знали ее, ценили ее мужество, ее ум, ее готовность работать на благо людей. Можно только позавидовать такому человеку.
Председатель российского общества «Мемориал» Сергей Ковалев называет Елену Боннэр «Человек счастливый»:
– Елена Георгиевна прожила на редкость яркую, на редкость насыщенную и потому, я бы сказал, счастливую жизнь. Она была верной и любимой женой Андрея Дмитриевича Сахарова. Она была человеком страстным, и эта страстность одинаково ощущалась и теми, кого она любила, и теми, кого недолюбливала. У нее были ошибки, как я думаю, в оценках и политических, и персональных, – но не было неправды. Была цельность, и она много сделала. Но все-таки главное – это их взаимная яркая любовь с Андреем Дмитриевичем. На этот счет много напраслины и нехороших гипотез, дескать, вот Боннэр направляла Сахарова, она подавляла его своим темпераментом, она заставляла его делать что-то или не делать чего-то, – это все неправда! Андрей Дмитриевич был человек абсолютно свободный от всякого рода давлений, он был очень внимателен и готов был выслушать разные соображения, и уж Елены Георгиевны – в первую очередь. Его можно было убедить и даже переубедить, но оказать на него решающее давление – никогда. Люся это отлично понимала, и их сосуществование было гармоничным. Я думаю, что это не последняя заслуга в ее жизни, а я бы сказал – первая.
Елену Боннэр вспоминает лидер движения «За права человека» Лев Пономарев:
– Я тесно взаимодействовал с Еленой Георгиевной, да, собственно, и познакомился с ней в последние два года жизни Андрея Дмитриевича, когда он баллотировался в депутаты Верховного совета СССР, шел на выборы, а потом работал в Межрегиональной депутатской группе. Работал он там над своим вариантом Конституции, боролся на съезде за разные варианты законопроектов, объявлял всероссийскую забастовку. Все это были довольно острые моменты политической жизни страны, было очень много встреч, обсуждений, и первое, что я могу вспомнить из того, что связано с Еленой Георгиевной, – все решения, которые Андрей Дмитриевич принимал, он принимал их вместе с Еленой Георгиевной. То есть это был союз людей… не только личный союз, так сказать, я видел, что они любили друг друга, но это был и союз единомышленников, союз людей, которые занимаются общей общественной и политической деятельностью. Для меня это было примером и удивлением, впечатлением на всю жизнь, личным впечатлением.
Когда Андрей Дмитриевич умер, я помню, мы создали с Еленой Георгиевной общественную комиссию и противодействовали правительственной комиссии, потому что правительство хотело схоронить Андрея Дмитриевича быстро, незаметно, а у нас был выработан собственный план. И, вспоминая реакцию, я приехал один из первых после смерти Андрея Дмитриевича, и меня удивило то мужественное спокойствие, с которым она приняла эту смерть, как она приняла на себя всю тяжесть ответственности за похороны. Она понимала, что мы хороним не просто человека, а именно крупного общественного деятеля, что похороны должны стать общественным событием. И она понимала это и делала все, чтобы так и произошло.
После смерти Андрея Дмитриевича Елена Георгиевна стала очень активно действующей правозащитницей. Позиция правозащитного сообщества вырабатывалась вместе с ней. Может быть, не всегда я с ней соглашался, но всегда все взаимодействия, которые с ней происходили, были интересными, всегда нужными и полезными. Мы с ней создали объединение правозащитников, которое называлось «Общее действие», и даже когда она уже уехала в Соединенные Штаты, и уже болела, она все равно тщательно следила за тем, что происходит в России, была частью объединенного правозащитного движения. И конечно, ее смерть – это огромная потеря для всех нас. И вообще надо сказать, что уходят диссиденты советской волны, и, наверное, это будет влиять на стратегию нашей работы в России. Как-то безвозвратно все это происходит, и конечно, тяжело на душе. Для нас это огромная потеря.
Радио Свобода