12 апреля исполняется 50 лет со дня первого полета человека в космос. К этому юбилею в издательстве «РТСофт» выходит книга «Мы – первые» о том, как готовились и осуществлялись самые первые пилотируемые космические полеты в Советском Союзе и в Соединенных Штатах. Авторы книги, сотрудники профессионального журнала «Новости космонавтики» Игорь Афанасьев и Дмитрий Воронцов, рассказывают множество малоизвестных деталей того героического периода.
Что на самом деле происходило тогда в космической отрасли СССР и США, как готовили старт Гагарина, что ему предшествовало, как шли полеты после него – обо всем этом говорит один из авторов книги Игорь Афанасьев:
– В Советском Союзе первый старт человека на орбиту намечался на декабрь 1960 года. Предполагалось, что до того в космос должны слетать как минимум два подряд космических корабля, которые выполнят все задачи полета и успешно вернутся. 15 мая 1960 года первый корабль взлетел. Собирались провести эксперименты по запуску корабля и по спуску его с орбиты на землю. Но в момент запуска двигателя на торможение отказали системы ориентации, и двигатель не согнал корабль с орбиты, а, наоборот, поднял орбиту корабля. Второй раз включить на торможение было нельзя, а дополнительного двигателя не было. Орбита выбиралась таким образом, что, в случае отказа двигателя, корабль за счет аэродинамического торможения в верхних слоях атмосферы мог бы сойти с орбиты и совершить посадку через семь, восемь, десять суток. Исходя из этих расчетов, строилась система жизнеобеспечения корабля. Но в данном случае, поскольку корабль перешел на более высокую орбиту, продолжительность полета измерялась месяцами и годами. То есть космонавт однозначно бы погиб.
– При полете Гагарина ситуация тоже могла обернуться подобным образом?
– У Гагарина цепочка отказов в ракете-носителе привела к тому, что корабль оказался на орбите выше, чем надо – не сильно, но выше. Во всяком случае, путем простого аэродинамического торможения в верхних слоях атмосферы он бы сойти с орбиты не мог. Тогда корректировать орбиту не могли. Оставалось только надеяться, что двигатель сработает нормально.
– Насколько рискованным был старт Гагарина 12 апреля 1961 года?
– Ни у ракеты, ни у корабля статистика надежности не была высока. По нынешним стандартам человека можно сажать в пилотируемый корабль, если расчетная надежность превышает две девятки, то есть 99 процентов. В данном случае предполагалось, что надежность всей системы приблизительно соответствует 75 процентам.
– То есть с вероятностью 25 процентов он мог не вернуться?
– Да. Поэтому риск был очень высокий. Программа летных испытаний советского корабля шла очень неровно. Были очень успешные полеты, в частности, запуск второго корабля 19 августа, на котором были Белка и Стрелка, и уже все потирали руки, считая, что еще один полет – и можно будет человека пускать.
– Но ведь полет Белки и Стрелки тоже прошел не во всем гладко – собаке стало плохо через несколько витков.
– Надо сказать, до того как стали пускать в космос людей, ни у нас, ни у американцев ни один полет во время летных испытаний гладко не проходил. В данном случае впервые испытали, что значит невесомость. На корабле стояла телекамера, и можно было увидеть, как себя ведут собаки. Белка, например, вела себя очень беспокойно, было видно, что ей очень нехорошо, у нее началась рвота, она билась. Поэтому медики задумались – может, и с человеком будет происходить то же самое. Корабль «Восток» был рассчитан на автоматический полет. В первом полете космонавт играл роль не столько пилота, сколько пассажира. Но, тем не менее, в аварийной ситуации пилот должен был взять управление на себя, в том числе, вручную должен был сориентировать корабль и включить двигатель на торможение. Двигатель можно было включить только один раз, ошибиться было невозможно. Однако были опасения – а вдруг пилот сойдет с ума на орбите? Вдруг начнет нажимать все кнопки и тумблеры на пульте управления и включит двигатель, не сориентировав корабль? Чтобы этого не произошло, ввели специальный кодовый замок на пульте включения двигательной установки. На этом кодовом замке нужно было набрать комбинацию цифр. А для этого нужно было решить несложную логическую задачку. Перед первым полетом космонавту выдавался специальный конверт с этой задачей, на орбите он должен был вскрыть этот конверт, прочитать задачку и, если у него все в порядке с разумом, он находил решение в виде цифр, разблокировал пульт управления и мог включить двигатель на торможение.
Те, кто отправлял Гагарина на орбиту, очень верили в то, что у него не повредится разум, и по секрету сунули ему в карман бумажку с ответом на эту логическую задачу – для того, чтобы у него были какие-то дополнительные секунды в аварийной ситуации. Чтобы он мог не тратить время на конверт, а просто сам включил двигатель.
– Какие были наиболее существенные риски из всех, которым подвергались первые космонавты?
– Предполагалось, что, в случае аварии ракеты космонавт должен покинуть ракету либо на катапультном кресле, либо путем отделения корабля от ракеты. Сделать это не всегда возможно, особенно когда ракета летит на сверхзвуковых скоростях, при больших перегрузках и больших вибрациях. Вход в атмосферу – это тоже всегда страшно: поверхность обшивки нагревается до температуры 3 тысячи градусов и выше. Даже в случае штатного полета, факторы риска – невесомость, замкнутое пространство, все это отрицательно воздействуют на работоспособность человека. Развивается тошнота, постоянное ощущение прилива крови к голове. 6 августа 1961 года запустили второго советского космонавта Германа Титова на корабле «Восток-2». Выйдя на орбиту, Титов стал проводить эксперименты, впервые снял на кинопленку Землю через иллюминаторы, поел и даже поспал. И проспал сеанс связи – достаточно солидно, на полчаса. Земля испугалась, думали, может быть, плохо с космонавтом. Он потом сам говорил, что это из-за того, что у него биологические часы сработали неверно.
– Такое впечатление, что и тогда, и сейчас на развитие космонавтики очень сильно влияла политика. Тогда политика заставляла идти на большие риски, а сейчас, наоборот, политические последствия любой космической аварии настолько серьезны, что политики говорят, давайте подождем, будьте осторожнее.
– Политики тогда почувствовали, что космонавтика – один из инструментов политического успеха, и старались его использовать. В СССР это поняли Хрущев, потом Брежнев, в США Джон Кеннеди всячески приветствовал начинания своих ученых и конструкторов. Шло соревнование, и космонавтика была одной из возможностей в этом соревновании выиграть. Политики понимали, что им нужен космос, а разработчики техники понимали, что политики им помогут. Но, конечно, были перегибы. Нельзя подтвердить эту информацию на сто процентов, но говорят, что сроки полета Титова согласовывались с началом строительства Берлинской стены, и Хрущев лично просил Королева обеспечить полет именно в эти сроки, не позже 10 августа. Этот полет подавался, как успех советского политического строя, во всяком случае, внутри страны. В Америке, конечно, так явно об этом не говорили, но, тем не менее, подоплека была той же самой – об этом можно судить даже по названиям кораблей: «Либерти Белл», или «Френшип», или просто «Либерти».
– На сегодняшний день, когда требования к надежности и безопасности значительно возросли, в какой мере это сказывается на развитии космонавтики? Не становится ли она чрезмерно осторожной сферой деятельности?
– Если мы говорим о пилотируемой космонавтике, то так оно и есть. Люди, которые сейчас отправляются в полет, при всем моем уважении, все же немного не те романтики 60-х годов, которые поднялись в космос первыми. Но это не умаляет роли нынешних космонавтов. Просто разработчики техники стараются все возможные риски исключить. Это, наверное, правильно. Космонавты – это, скажем так, штучный товар. Если мы несколько лет готовим космонавта к полету, то желательно, конечно, чтобы он выполнил все свои задачи, а для этого нужно повышать надежность техники. В свою очередь это приводит к отказу от некоторых задач. Скажем сейчас одна из нерешенных проблем полета на Марс – это неизвестность того, как поведет себя техника в таком длительном полете. Поскольку никто не знает, то и рисковать никто не хочет.
Радио Свобода
Что на самом деле происходило тогда в космической отрасли СССР и США, как готовили старт Гагарина, что ему предшествовало, как шли полеты после него – обо всем этом говорит один из авторов книги Игорь Афанасьев:
– В Советском Союзе первый старт человека на орбиту намечался на декабрь 1960 года. Предполагалось, что до того в космос должны слетать как минимум два подряд космических корабля, которые выполнят все задачи полета и успешно вернутся. 15 мая 1960 года первый корабль взлетел. Собирались провести эксперименты по запуску корабля и по спуску его с орбиты на землю. Но в момент запуска двигателя на торможение отказали системы ориентации, и двигатель не согнал корабль с орбиты, а, наоборот, поднял орбиту корабля. Второй раз включить на торможение было нельзя, а дополнительного двигателя не было. Орбита выбиралась таким образом, что, в случае отказа двигателя, корабль за счет аэродинамического торможения в верхних слоях атмосферы мог бы сойти с орбиты и совершить посадку через семь, восемь, десять суток. Исходя из этих расчетов, строилась система жизнеобеспечения корабля. Но в данном случае, поскольку корабль перешел на более высокую орбиту, продолжительность полета измерялась месяцами и годами. То есть космонавт однозначно бы погиб.
– При полете Гагарина ситуация тоже могла обернуться подобным образом?
– У Гагарина цепочка отказов в ракете-носителе привела к тому, что корабль оказался на орбите выше, чем надо – не сильно, но выше. Во всяком случае, путем простого аэродинамического торможения в верхних слоях атмосферы он бы сойти с орбиты не мог. Тогда корректировать орбиту не могли. Оставалось только надеяться, что двигатель сработает нормально.
– Насколько рискованным был старт Гагарина 12 апреля 1961 года?
– Ни у ракеты, ни у корабля статистика надежности не была высока. По нынешним стандартам человека можно сажать в пилотируемый корабль, если расчетная надежность превышает две девятки, то есть 99 процентов. В данном случае предполагалось, что надежность всей системы приблизительно соответствует 75 процентам.
– То есть с вероятностью 25 процентов он мог не вернуться?
– Да. Поэтому риск был очень высокий. Программа летных испытаний советского корабля шла очень неровно. Были очень успешные полеты, в частности, запуск второго корабля 19 августа, на котором были Белка и Стрелка, и уже все потирали руки, считая, что еще один полет – и можно будет человека пускать.
– Но ведь полет Белки и Стрелки тоже прошел не во всем гладко – собаке стало плохо через несколько витков.
– Надо сказать, до того как стали пускать в космос людей, ни у нас, ни у американцев ни один полет во время летных испытаний гладко не проходил. В данном случае впервые испытали, что значит невесомость. На корабле стояла телекамера, и можно было увидеть, как себя ведут собаки. Белка, например, вела себя очень беспокойно, было видно, что ей очень нехорошо, у нее началась рвота, она билась. Поэтому медики задумались – может, и с человеком будет происходить то же самое. Корабль «Восток» был рассчитан на автоматический полет. В первом полете космонавт играл роль не столько пилота, сколько пассажира. Но, тем не менее, в аварийной ситуации пилот должен был взять управление на себя, в том числе, вручную должен был сориентировать корабль и включить двигатель на торможение. Двигатель можно было включить только один раз, ошибиться было невозможно. Однако были опасения – а вдруг пилот сойдет с ума на орбите? Вдруг начнет нажимать все кнопки и тумблеры на пульте управления и включит двигатель, не сориентировав корабль? Чтобы этого не произошло, ввели специальный кодовый замок на пульте включения двигательной установки. На этом кодовом замке нужно было набрать комбинацию цифр. А для этого нужно было решить несложную логическую задачку. Перед первым полетом космонавту выдавался специальный конверт с этой задачей, на орбите он должен был вскрыть этот конверт, прочитать задачку и, если у него все в порядке с разумом, он находил решение в виде цифр, разблокировал пульт управления и мог включить двигатель на торможение.
Те, кто отправлял Гагарина на орбиту, очень верили в то, что у него не повредится разум, и по секрету сунули ему в карман бумажку с ответом на эту логическую задачу – для того, чтобы у него были какие-то дополнительные секунды в аварийной ситуации. Чтобы он мог не тратить время на конверт, а просто сам включил двигатель.
– Какие были наиболее существенные риски из всех, которым подвергались первые космонавты?
– Предполагалось, что, в случае аварии ракеты космонавт должен покинуть ракету либо на катапультном кресле, либо путем отделения корабля от ракеты. Сделать это не всегда возможно, особенно когда ракета летит на сверхзвуковых скоростях, при больших перегрузках и больших вибрациях. Вход в атмосферу – это тоже всегда страшно: поверхность обшивки нагревается до температуры 3 тысячи градусов и выше. Даже в случае штатного полета, факторы риска – невесомость, замкнутое пространство, все это отрицательно воздействуют на работоспособность человека. Развивается тошнота, постоянное ощущение прилива крови к голове. 6 августа 1961 года запустили второго советского космонавта Германа Титова на корабле «Восток-2». Выйдя на орбиту, Титов стал проводить эксперименты, впервые снял на кинопленку Землю через иллюминаторы, поел и даже поспал. И проспал сеанс связи – достаточно солидно, на полчаса. Земля испугалась, думали, может быть, плохо с космонавтом. Он потом сам говорил, что это из-за того, что у него биологические часы сработали неверно.
– Такое впечатление, что и тогда, и сейчас на развитие космонавтики очень сильно влияла политика. Тогда политика заставляла идти на большие риски, а сейчас, наоборот, политические последствия любой космической аварии настолько серьезны, что политики говорят, давайте подождем, будьте осторожнее.
– Политики тогда почувствовали, что космонавтика – один из инструментов политического успеха, и старались его использовать. В СССР это поняли Хрущев, потом Брежнев, в США Джон Кеннеди всячески приветствовал начинания своих ученых и конструкторов. Шло соревнование, и космонавтика была одной из возможностей в этом соревновании выиграть. Политики понимали, что им нужен космос, а разработчики техники понимали, что политики им помогут. Но, конечно, были перегибы. Нельзя подтвердить эту информацию на сто процентов, но говорят, что сроки полета Титова согласовывались с началом строительства Берлинской стены, и Хрущев лично просил Королева обеспечить полет именно в эти сроки, не позже 10 августа. Этот полет подавался, как успех советского политического строя, во всяком случае, внутри страны. В Америке, конечно, так явно об этом не говорили, но, тем не менее, подоплека была той же самой – об этом можно судить даже по названиям кораблей: «Либерти Белл», или «Френшип», или просто «Либерти».
– На сегодняшний день, когда требования к надежности и безопасности значительно возросли, в какой мере это сказывается на развитии космонавтики? Не становится ли она чрезмерно осторожной сферой деятельности?
– Если мы говорим о пилотируемой космонавтике, то так оно и есть. Люди, которые сейчас отправляются в полет, при всем моем уважении, все же немного не те романтики 60-х годов, которые поднялись в космос первыми. Но это не умаляет роли нынешних космонавтов. Просто разработчики техники стараются все возможные риски исключить. Это, наверное, правильно. Космонавты – это, скажем так, штучный товар. Если мы несколько лет готовим космонавта к полету, то желательно, конечно, чтобы он выполнил все свои задачи, а для этого нужно повышать надежность техники. В свою очередь это приводит к отказу от некоторых задач. Скажем сейчас одна из нерешенных проблем полета на Марс – это неизвестность того, как поведет себя техника в таком длительном полете. Поскольку никто не знает, то и рисковать никто не хочет.
Радио Свобода